"...
– Да, все признаки безнадежной страсти налицо. Сколько
уже времени? – наклонился он к пациентке.
– Почти две недели, – доверчиво сказала Крейри.
– Очень долго, – серьезно сказал доктор Мак Кехт,
пряча улыбку. – Предлагаю испробовать сегодня последний из способов
Авиценны: «Если ничто не помогает…» …Лливарх‑ап‑Кинфелин!
– «Если ничто не помогает, пациент отказывается есть и
чахнет на глазах, следует призвать старых злоязычных бабок и заплатить им за
то, чтобы они хорошенько очернили предмет страсти в глазах пациента», –
процитировал наизусть Лливарх.
– Прекрасно. В роли старых злоязычных бабок себя
попробуют… Керидвен, дочь Пеблига, Ллевелис, сын Кинварха, Энид, дочь Элинед и‑и…
я думаю, Горонви, сын Элери.
Названные лица вышли вперед, посмеиваясь.
– Назовите теперь мне на ухо этот источник
страданий, – сказал Мак Кехт, наклоняясь к Крейри, – закройте глаза и
больше ни о чем не беспокойтесь.
Крейри подлезла под волосы Мак Кехта и шепнула что‑то ему на
ухо.
Мак Кехт подошел к старым бабкам и тоже шепотом сообщил:
«Дильвин, сын Олвен, с третьего курса. Вы знаете такого?»
– Знаем, – сказали все четыре бабки.
– Отличный парень, – буркнул Ллевелис.
– Молчи, идиот, – сказала ему Керидвен, показывая
глазами на страдалицу Крейри.
– Случай произошел в лесах Броселианда? – спросил
сквозь зубы Горонви у Мак Кехта.
– Гм… Ну, будем считать, что да, – ответил
удивленный Мак Кехт. – А что?
– А то, что я надел бы мусорный бачок ему на голову,
этому Дильвину, – сказал Горонви, которому самому нравилась Крейри.
– Последнее указание: поносить вы его должны на чем
свет стоит, совершенно не сообразуясь с истиной, – тихо велел Мак
Кехт. – Только так вы сможете ей помочь, – и он дал знак начинать.
– Да утопленник, пролежавший неделю в воде, в тысячу
раз краше него! – начала злоязычная бабка Энид. – Одежда на нем
наизнанку, а вывернул бы, люди бы диву дались, какая грязная, а отстирали бы,
увидели бы, что краденая…
– От него и черти отступились – видят: тут хуже не
испортишь.
– У него в родне водяная крыса была, и та от него
отказалась, как поближе присмотрелась…
– Он на рынке отбивными торговал, за подметки выдавал;
встретился с улиткой – семь миль бежал без оглядки!
– Он в храмовый праздник в церковь ехал на метле, да еще
погонял…
– Собрался в город на танцы, дверь найти не сумел,
пришлось дыру в стене прогрызть, – быстро вставила Керидвен, пока Энид
остановилась набрать воздуха. – От большого ума за луной в пруд нырнул,
сетями вытаскивали…
Крейри хохотала и радостно била ногами, но было видно, что
Дильвин от всех этих поклепов становится ей только еще милее.
– Стоп, стоп, стоп, – вскинул руку Мак
Кехт. – Так не пойдет. Всякая клевета должна быть продумана и хотя бы
отдаленно похожа на правду.
– Да он до сих пор темноты боится, ей‑богу, –
начал второй заход Ллевелис. – По плющу на Винную башню залезть ему слабо
– подтянуться на хилых ручонках никак не может…
– Местный акцент у него такой, как будто он из деревни
Большие Козлы графства Крокодилшир…
– Я как‑то заглянул через плечо, что он читает, –
оказалось, букварь по складам…
– Неправда! – взвизгнула Крейри.
– Вы никого не можете очернить даже на три
динара, – определил Мак Кехт. – Садитесь. Послушайте, как это
делается.
Он сел подле Крейри и сварливо‑замогильным голосом начал:
– На лице его написаны все пороки. Никого еще не
доводила до добра чрезмерная склонность к сомнительным удовольствиям. При его
увлечении вином долго он не протянет. Врожденная жестокость с годами будет
проявляться все больше и больше. Женщине, которая согласится быть рядом с ним,
чтобы подпирать его, когда он возвращается из кабака, я советовал бы
обзавестись большой дубиной, чтобы отбиваться от него, когда он
протрезвеет, – веско говорил Мак Кехт. – Привередливость и склонность
к нытью, угрюмость и самовлюбленность его с годами будут все более и более
невыносимы. – Хорошо, что у Крейри были закрыты глаза, потому что Мак
Кехт, говоря все это, показывал ей козу‑дерезу. – И не так прискорбна
нищета сама по себе, как нищета под одной крышей с человеком, который охотно
заложит и перезаложит собственных детей за кварту пива. Разве он стоит вас?
Достаточно вспомнить, как он выглядит: один глаз косит, волосы с Рождества
немыты, в ушах цыганка ночевала…
В это время дверь открылась, и вошел доктор Итарнан, преподаватель
пиктского языка, а за ним – один из его студентов с испуганными глазами.
– Простите, коллега, что врываюсь, но у нас
неприятности. Мы учимся произносить пиктские гортанные согласные, и один из
моих воспитанников, кажется, повредил себе горло…
– Пиктская фонетика косит всех, как мор. В этом
семестре уже третий случай, – спокойно сказал Мак Кехт. –
Пойдемте, – он кивнул студенту и увел его в подсобную комнату. Оттуда
донесся какой‑то хрип, легкое позвякиванье инструментов и смех Мак Кехта.
Наконец они вышли, Мак Кехт вручил студенту бутылочку темного стекла, объяснил,
как пить лекарство, и запретил ему три дня разговаривать, в том числе и по‑валлийски.
Когда дверь за будущим пиктологом закрылась, доктор Мак Кехт
вновь повернулся к сидящей на столе Крейри.
– Ну как? – спросил он.
Крейри сглотнула, приложила руку к сердцу и не веря себе
сказала:
– Не может быть… кажется, прошло.
Горонви, шансы которого сразу повысились, радостно подбежал
к ней, чтобы снять со стола.
– Да, – сказал Мак Кехт, – шестнадцатый
способ Авиценны осечек не дает.
..."
А. Коростелева, "Школа в Кармартене"
Комментариев нет:
Отправить комментарий