Доиграли. Хорошо получилось. Местами - более чем.
Сохраню своё. На память. :)
ДЕНЬ 1
- «Кто хочет жить вечно?» – взревело радио, ручку настройки которого старательно выкручивал странный тощий тип в черной футболке и бандане. Полустертые буквы на футболке складывались в слова «Я видел братьев Певерелл!», а на бандане красовалось готическое «Смерть навсегда!» Поймав нужную волну, тип в футболке удовлетворенно кивнул: «Вот и славно, трам-пам-пам!..».
Докрутив ручку радиоприемника до приемлемого результата, тёмная личность в готичной бандане удовлетворённо кивнула и закрыла глаза.
Бандана давила на мозг и мешала сосредоточиться, а сосредоточиться было необходимо. Все эти перевоплощения всегда выбивали Смерть из колеи, и каждый раз приходилось потратить несколько минут - или даже часов - чтобы хоть немного разобраться в себе. Чтобы, как минимум, понять, в каком роде о себе говорить.
А всё эти дурацкие новые протоколы, за соблюдением которых начальство следит неусыпно. А всё эти ярые правозащитники! - видите ли, негуманно лишать объект шанса на осознание (на О-сознание! С большой буквы "О"). То ли дело раньше: видишь организм из Списка - и легким хлопком одной ладонью отправляешь на новое местожительства пребывания. В те времена можно было даже не проявляться, и работа казалась Смерти вполне необременительной.
Теперь всё по-другому. Теперь у них,
, Осознание. Поэтому теперь к объекту из Списка нужно подойти, положить руку на плечо и сказать: "Вы имеете право хранить молчание, а все, что вы скажете, может быть использовано против вас. Я вынужден(а) лишить вас жизни до того времени, как вы предстанете перед Страшным Судом." И хорошо ещё, если у объекта есть плечо. А то ведь змеи тоже умирают. И амёбы. И рыбы. Последние особенно талантливо хранят молчание. Впрочем, этими случаями Смерти не приходилось заниматься уже давно - на то был целый полк младших сотрудников. Их в отделе называли "канареечниками".
На долю Смерти остались только люди. И нелюди тоже, конечно.
И здесь были свои нюансы.
Например, к одиночкам можно было явиться в привычном, веками проверенном облике - старый добрый (удобный!) балахон; острая, как бритва, коса через плечо; широкая улыбка челюстей, почти лишенных плоти. Во весь тридцать один зуб (с нижней правой восьмеркой недавно пришлось расстаться - проблем от неё было гораздо больше, чем предполагаемой мудрости).
А работа в общественных местах требовала подхода потоньше. Попробуй расскажи Объекту всю эту ерунду про молчание и суд, когда все вокруг пялятся на тебя в немом (а то и озвученном) ужасе и тычут пальцами! Нет, тут надо маскироваться под объект. Или группу объектов. И действовать тихо, осторожно... ласково.
Вот как сегодня было: скинули на пейджер приказ: "Клуб "Голубая устрица", срочно, трое". И список имён. Ладно, задача нетривиальна, но надо работать.
Представления о голубом цвете у Смерти имелись, об устрицах, в общем, тоже. Да и о клубах... некоторое: приходилось уже посещать. И Смерть, памятуя прошлый опыт, выбрал себе мужское тело и вполне подходящий, как ему показалось, прикид: джинсы в обтяжку, линялая узкая футболка, стильная кожаная куртка с косой застёжкой и бандана на лохматой голове... Ох, как же он пожалел о своем выборе, явившись на место! Прежде, чем он успел добраться до объектов, поочередно положить им на плечо худую руку и предложить хранить молчание, ему самому положили великое множество рук на разные части тела. И сделали множество разных предложений, по большей части весьма похабного свойства. Смерть даже позволил себе помечтать о перевыполнении плана - предоставить бы начальству не три, а сразу тридцать три души, а потом плюнуть на всё и свалить в отпуск... но профессионалы так не поступают.
И вот, едва он успел закончить с этим неприятным делом, мерзкая коробочка в кармане джинсов снова запищала, и на экране высветилось новое сообщение: "Англия, особняк "Нора" близ Оттери-сен-Кечпоул, немедленно! Инструкции на месте".
"Немедленно" подразумевало, что времени на перевоплощение нет. Поэтому Смерть, как был, в неудобных джинсах, футболке и бандане переместился в указанное место, незамеченным вошел в дом, непринужденно повесил куртку на гвоздь в прихожей и принялся ждать инструкций.
Но их не было. Хуже того - кажется, в этом странном месте вообще не работала связь. В подобных случаях (которые происходили довольно редко) служебные предписания требовали не покидать участок, сохранять спокойствие, не допускать паники среди объектов и ждать, пока из Центра передадут информацию каким-нибудь иным способом.
Именно поэтому Смерть уселся возле радиоприёмника и принялся крутить ручку, надеясь выйти на нужную волну.
- Можете называть меня Джо Блэк, - неестественно ровным голосом сказал он после паузы, в течение которой пронизывал полтергейста оценивающим взглядом. Нет, это - явно не объект. Это какая-то... субстанция.
Надо было придумать другое имя... хотя бы Бартлби.
- Все письма вздор, - негромким чуть скрипучим голосом ответил он. - На что они сдались вам? Одни слова, с ошибками притом.
Потом умолк и нахмурился. Кто бы мог подумать, что глупое человеческое проклятие подействует и на него? Пришлось подняться, легким прикосновением отодвинуть встревоженного великана и выйти во двор. Там Смерть, убедившись, что никто его не видит, трижды плюнул через левое плечо. На земле остались две небольшие воронки с обугленными краями и один дохлый садовый гном.
Загадочный тип в бандане заинтересовал Скримджера, и он потихоньку вышел вслед за ним. Скримджер был почти уверен, что лицо загадочного типа ему незнакомо. При этом не мог он отделаться и от навязчивого ощущения, что - знакомо. Что видел он его когда-то. Это раздражало и сбивало с мысли. Скримджер решил разобраться с загадкой. Благо, статус позволяет задавать невежливые вопросы.
- Сэр, - обратился он к (не)знакомцу. - Не сочтите за оскорбление, но - вы кто?
Смерть заложил палец между страниц блокнота, который держал в руках, и обернулся на голос. Ему не нужно было задавать любопытствующему объекту встречный вопрос: в блокноте была вся информация. Достаточно было провести над ним рукой и дождаться, пока ладонь уколет невидимая игла.
Вот и теперь Смерть знал, кто стоит перед ним и неприязненным тоном задаёт вопросы.
Руфус Скримджер. Встречались уже, и не однажды, но как-то всё на бегу, на ходу, второпях - и имя каждый раз исчезало из Списка раньше, чем Смерть успевал положить руку на плечо этому упрямому объекту.
- Меня зовут Джо Блэк, - с холодной улыбкой сказал Смерть, решив, что надо, хочешь-не хочешь, придерживаться единой линии со всеми.
- Блэк? М-м...
Скримджер не был, конечно, специалистом по генеалогическим делам благороднейшего семейства Блэков, но те из плодов этого древа, кого ему приходилось знавать, звались все больше... скажем так, посложнее, чем Джо. Может, конечно, это уменьшительное от, там, Битлджус*, но как-то сомнительно. В общем, ситуация яснее не стала, и Скримджер задал второй вопрос:
- Мы с вами не пересекались раньше?
- Может быть. У меня плохая память на лица, - пожимая плечами, ответил Смерть.
И не соврал.
Внешние, тленные оболочки объектов казались ему одинаковыми, как ложки из одного набора.
Нет, разумеется, он различал их, когда работа требовала воплощения, как вот сейчас. Нелепый человеческий мозг исправно считывал показания со всяких палочек и колбочек, усеивающих дно глазных яблок, и Смерть видел перед собой немолодого мужчину с жестким лицом, с умными, но усталыми глазами, с седеющей гривой темно-рыжих волос – вероятно, жестких, как проволока.
Но назавтра он выполнит задание, сбросит временное тело так же легко, как чужое имя – Джо Блэк – и забудет это лицо, как тысячи других до него.
Объекты были для него разноцветными строчками в рабочем блокноте. И ещё картинками возможностей – упущенных или сбывшихся. Кто-то собирался выпить чаю, а взамен хлебнул одним махом полную чашку отравы; кто-то вогнал себе в вены пять кубиков героина из грязного шприца; кого-то подкараулила пуля-дура, а кого-то – шальная стрела; кто-то выпил таблетку от кашля, но загнулся от шока; где-то, в одной из больниц, дрогнул скальпель в руке молодого хирурга; кто-то, выйдя из дома, попал под машину… (тут Смерть на всякий случай ещё три раза плюнул через левое плечо, к картине запустения добавилась ещё одна воронка, дохлая синичка и пепел в том месте, где торчала заиндевелая шапка ломкой травы).
Следи за собой, будь осторожен – или не следи и не будь: так или так тебя уже посчитали. И записали. Прячь иглу в яйце, яйцо в утке, утку в зайце, зайца в кованом ларце… прячь свою душу в тетрадке, перстне, кубке, в антикварных побрякушках – всё равно на твоё плечо рано или поздно опустится ледяная рука. И тебе предложат хранить молчание.
Скримджер ответил на это еще одним "м-м", и на этом пока остановился. Выяснить личность загадочного Блэка ему хотелось очень, но он отчего-то понимал, что сейчас не выяснит. И даже если зажмет его в угол и применит пару-тройку аврорских приемов - все равно вряд ли выяснит. Было в собеседнике что-то такое... непробиваемое.
Поэтому он еще несколько секунд пристально поглядел в бесстрастное, холодное лицо, потом коротко кивнул и отошел.
==========
ДЕНЬ 2
Обнаружив, что его определили на ночлег по соседству с двумя существами явно нечеловеческой природы, Смерть тонко улыбнулся. Удивительно, как они всё-таки чувствуют эти вещи. Люди…
Вообще-то его временная оболочка не нуждалась ни в сне, ни в пище.
Конечно, когда-то, едва получив повышение и начав работать с воплощениями, Смерть был жаден до впечатлений, и со всей страстью неофита пробовал на вкус человеческие удовольствия.
Он смаковал омлет из дюжины ласточкиных яиц в Китае, ел серебряной ложкой вонючую мякоть дуриана, укрытого снаружи толстыми иголками, во дворце короля Таиланда, и посмеивался, отправляя пальцами в рот обжаренный кусочек рыбы фугу на японском побережье.
Он пил айсвайн из старинного кубка, сидя на веранде на южной окраине Майнца, и цедил крохотными глотками солёный чай, заваренный на кумысе, в самом сердце калмыцкой степи; старый хозяин-калмык в причудливой шапке хлопал его по плечу и что-то одобрительно бормотал на своём языке; допив последний глоток, Смерть ответил тоже хлопнул старика по плечу и увёл далеко-далеко от этих степей и этих костров.
Он играл в рулетку в Лас-Вегасе, в напёрстки на Одесском вокзале и в кости в Монте-Карло, и когда кубик упал на стол единицей вверх, он отрывисто рассмеялся, поднялся и ушел, оставив проигрыш на столе – а раскрасневшийся от волнения победитель знать не знал, что выиграл не гость монет, а ещё немного жизни.
Он делил ложе с гибкими таитянками, чьи нежные ручки были украшены браслетами из цветов, а умелые пальцы – перстнями из перламутровых ракушек, и с престарелыми бродвейскими звездами, чьи обесцвеченные кудри напоминали на ощупь проволоку, а груди, упругие как летние яблоки, на поверку оказывались силиконовыми.
Он таял, как масло, в грубых объятиях эбеновых великанов в жарких лесах Замбии, и не без любопытства знакомился в переулках Амстердама с бледными светловолосыми юношами, чьи глаза были подведены синей тушью, а ноздри, языки, соски и уши разукрашены серебряными колечками.
Он крутил в тонких пальцах шприц, валяясь на полном клопов диване в трущобах Бронкса, застроенных уродливыми домами из бурого кирпича и не менее уродливыми коробками гаражей; он вдыхал белый порошок через свёрнутый в трубку листок из рабочего блокнота на вечеринке в Сан-Франциско, и старательно жевал сушеные кактусы посреди горячей мексиканской пустыни.
Он нюхал незнакомые зелья, разлитые через медную воронку по пробиркам и колбам в подземной лаборитории; в первой пробирке обнаружил любовь, во второй удачу, а в третьей – смерть. Он отпил по глотку из каждой, и это оказалось забавно.
Он отплясывал рок-н-ролл в прокуренном клубе на Уордор-стрит в Лондоне, танцевал классический вальс на осеннем балу в блистательной Вене и танго на выжженной добела площади испанского городка, чьё название он забыл.
Он прыгал с парашютом на аэродроме в Скнилове, и лежал, раскинув руки, на упругих волнах Мёртвого моря, и нырял с аквалангом в Средиземное, разглядывая устриц, раскиданных по морскому дну, как монеты в фонтане, и диковинных рыб, чьи рты были усеяны зубами, а плавники торчали, как стрелы.
Он ловил крокодилов в Квинсленде, драконов в Румынии и нерестящихся нереид у берегов Корнуолла…
А годы шли, и складывались в десятилетия, и воображаемая тетрадка для впечатлений всё пухла и пухла, пока, наконец, перевернув очередную страницу, он не понял, что эта – последняя. Что интереса уже не осталось.
Тогда работа снова стала работой, и он выполнял её – без халтуры, без сантиментов, без сожалений – как и должно выполнять свою работу опытному специалисту.
И только иногда уходил отдохнуть – в тихую комнату, расположенную позади известного магазина на Диагон-аллее. Он полировал волшебные палочки неловкими с непривычки руками; старый мастер смотрел внимательно и делал негромкие замечания, а паренёк, немного похожий на встрёпанную птицу, приносил и ставил на стол три чашки с чаем и полное блюдце печенья.
Это не надоедало никогда.
Закончить бы здесь, и взять отгул на пару дней, и рвануть туда, давно ведь не был, - мимоходом подумал Смерть, возвращаясь мыслями в настоящее и снова усаживаясь возле радиоприёмника. Ничего он здесь не закончит, пока не получит инструкции…
/.../
Это, конечно была ложь - в блокноте значились три смерти при обыске за последний год: две от страха и ещё одна, когда обыскиваемый с перепугу разгрыз ампулу с ядом, которую прятал в дупле больного зуба.
Но нервному человечку по фамилии Флетчер знать об этом было необязательно.
И Смерть, чтобы подбодрить (и утихомирить) его, улыбнулся.
Дангу стало не по себе от этих улыбок. Он отошёл на пару шагов и достал из кармана заветную фляжечку. Потом извлёк трубку, закурил.
Рядом кто-то закашлял тонким голосом. Флетчер поднял голову и увидел, что на ветке дерева, под которым он стоит, сидит маленькая феечка, смотрит на него недружелюбно и ладошкой махает у себя перед носом. Она была одета в что-то шерстяное и поэтому походила на толстого мохнатого мотылька с прозрачными, как леденец, крыльями.
- Чё, и тебя не устраиваю? - горестно спросил её Данг. Фея показала ему кулачок. - А у меня крошки есть. Сладкие. Хочешь крошек?
По реакции феечки можно было подумать, что он позвал ее в нумера, делать что-то непотребное. Флетчер чуть не оглох - она вопила почти на ультразвуке. Поэтому он убрался от греха подальше от этого дерева, гиппогриф его лягни вместе с его нервными обитателями. На сердце давил камень. Флетчер вздохнул.
- Эх-ма, тут и здоровье просадишь с ими со всеми, и равновесие душевное...
Неожиданно пронзительная скрипичная нота, будто бритва, взрезала уютный гам, царящий в доме Уизли – по радио передавали «Danse macabre». Смерть тихонько зарычал, стянул с головы бандану и зарылся в неё лицом, чтобы спрятать гримасу.
…Старина Камилль был обозначен в списках как vip-персона – рядом с его именем стоял восклицательный знак. Но Смерть, отправляясь в по-зимнему прохладный Алжир, на беду свою, не удосужился поинтересоваться, чем восьмидесятишестилетний старик заслужил эту пометку.
Что ж, он выяснил это довольно скоро.
«Будьте так любезны» - сказал ему Сен-Санс, отставляя в сторону стакан и фарфоровое блюдечко с таблетками, вдевая сухие старческие ноги в расшитые шелком тапочки и потуже затягивая на животе пояс роскошного халата.
Смерти он, похоже, не боялся. Полуслепые старческие глаза с искренним любопытством изучали гостью.
«Мне не свойственна любезность» - возразил Смерть.
«Но ради меня вы могли бы, мадам…» - ах да, он ведь был тогда мадам – потянуло на классику. Даже и косу, дурак, захватил.
В таком духе они пререкались около получаса; Смерть, как умел, пытался объяснить упрямому объекту, что далеко не каждая музыка, даже названная «Танец», действительно годится для того, чтобы под неё танцевать - но Сен-Санс был непреклонен. Ох и намучились с ним, должно быть, живые!
Всё закончилось тем, что Смерти всё-таки пришлось изображать нелепые телодвижения под звуки хриплого патефона, положив правую руку объекту на плечо, а в левой сжимая косу.
«Больше экспрессии, мадам!» - задыхающимся шепотом требовал композитор, - «Вы же слышите, здесь следует двигаться быстрее, вчувствуйтесь в этот пассаж!»
И Смерть покорно размахивал(а)косой, на ходу проговаривая протокольную формулу, и лишь усилием воли не перемежал(а) её самыми страшными проклятиями… Так они и вышли за порог; и с этих пор Смерть раз и навсегда возненавидел несомненно замечательное музыкальное произведение, и драматический визг скрипок был ему всё равно что скрежет гвоздя по стеклу.
В отделе о его чувствах знали – что, конечно, не помешало бы им использовать "Danse Macabre" в качестве позывного для агента. Так что Смерть, кривясь и морщась, дослушал музыку до последней ноты и приник ухом к приёмнику.
«Погода на южном побережье остаётся неизменной» - ласково сказали ему в ухо. – «Температура воздуха – около нуля, ночью опустится до трёх градусов мороза. Возможен небольшой снегопад».
Смерть негромко ругнулся и посмотрел на часы – бесполезный, в сущности, девайс, когда торчишь в заколдованном месте с бесконечным тридцать первым декабря. Похоже, надо подключаться к людской суете, найти непонятную эту Снегурочку… а там, глядишь, и связь наладится. Вот тогда и станет ясно, кого он сам должен здесь отыскать.
/.../
Обычно у Хагрида не было проблем с засыпанием где угодно, но не в этот раз. Сначала ему мерещилось, что вокруг его кровати (с которой свисали, не помещаясь, его ноги) вьются и тянут к нему руки (лапы?) то дракончик, то старина Флетчер, то, что самое неприятное, Люциус Малфой. Малфою он даже попытался врезать в глаз, но, кажется, не дотянулся. Все это мельтешение решительно мешало нормально заснуть, и отключиться Рубеус сумел уже ближе к рассвету, и то, только для того, чтобы увидеть уже настоящий кошмар.
Ему снилось, что он находится в какой-то темной комнате, но по ее углам словно мерцали свечи, создавая ирреальный, мистический настрой. Тут вдалеке появилось нечто белое и двинулось к нему, он было потянулся достать палочку, но, как всегда во сне, ее не было. Очень скоро, однако, белое выступило на свет свечей достаточно, чтобы он узнал Олимпию в подвенечном платье. Она была вся словно окутана искрящейся дымкой: в ушах и на шее переливались подаренные им серьги и ожерелье, мерцали едва заметные блестки на ее наряде, светились каким-то невероятно добрым светом ее темные глаза, она смотрела на него и улыбалась так тепло и ласково, как, кажется, никогда не улыбалась ему наяву. И тут Рубеус понял, что эффект дымки вокруг Олимпии создают еще и слезы, незаметно для него самого выступившие на его глаза. Ему было так нестерпимо больно, горько и одновременно сладко смотреть на нее, что, если бы сейчас на его плечо легла ледяная рука Смерти, он бы только обрадовался. И он еще хотел стереть свои чувства к ней, как он думал, "словно ластиком?" Какой же он дурак. Омерзительный, старый, смешной идиот.
- Огриид, - и так грустно она тоже никогда ему не улыбалась наяву. - Ну почему анонимно? Неужели ты думал, что я не... что мне будет неприят...
Ее голос прервался, она лишь беспомощно глотала воздух. Хагрид с немым ужасом смотрел на струйку крови, показавшуюся между пальцев левой руки Олимпии, которую она, оказывается, прижимала все время к груди, и тут она отняла ее и протянула к нему, и оказалось, что вся ее ладонь залита кровью, и кровь, на белоснежном платье кажущаяся практически алой, уже струилась по подолу, и тут она пошатнулась и рухнула ему на руки. На несколько кошмарнейших мгновений время будто замерзло, и Рубеус мог только прижимать к себе свою любимую женщину и осознавать, что ничего, ну просто ничего уже не сделаешь, ведь у нее под сердцем торчит рукоятка ножа, одна только рукоятка, а сам нож... Мерлин, что же это... и тут его словно за шкирку выдернуло из сна, он подскочил на постели и уставился в темноту невидящими глазами. Потом уже Хагрид осознал, что он в Норе, и на соседней кровати сопит во сне Данг, и у него (Хагрида, конечно, а не Данга) все лицо мокрое от слез, и он плакал впервые дементор знает за сколько лет. А потом он тихо выбрался из дома и пошел делать зарядку. Если бы было возможно, он бы перекопал сад, покрасил стены Норы и посадил целое поле кукурузы вокруг нее, лишь бы забыть этот кошмар. Однако стояла зима, и заниматься такими работами было бы смешно.
/.../
Решив поучаствовать в отлове Снегурочки, Смерть внимательно присмотрелся к постоянным и временным обитателям дома Уизли.
Он заметил, что все они носят при себе какие-то вещицы, которыми, по всей видимости, крайне дорожат. В принципе это явление уже было знакомо Смерти. Ещё один vip-объект (о котором он не готов был сейчас вспоминать), пожилой еврей с проницательным взглядом и вкрадчивым голосом, называл это явление словом "фетишизм".
Фетишизм или нет, а чудаки попадались самые разнообразные. Многие почему-то полагали, что ношение при себе "заветных" предметов убережет их от Смерти. Был один, чудом выжил в глупой человеческой разборке... носил на шее пулю, вытащенную из него хирургом, а в животе - скальпель, который этот хирург там забыл. Надо ли говорить, что счастья ему это не принесло?
Интересно, что при себе у этих?... Вот хотя бы у этого, нервного...
Сохраню своё. На память. :)
ДЕНЬ 1
- «Кто хочет жить вечно?» – взревело радио, ручку настройки которого старательно выкручивал странный тощий тип в черной футболке и бандане. Полустертые буквы на футболке складывались в слова «Я видел братьев Певерелл!», а на бандане красовалось готическое «Смерть навсегда!» Поймав нужную волну, тип в футболке удовлетворенно кивнул: «Вот и славно, трам-пам-пам!..».
Докрутив ручку радиоприемника до приемлемого результата, тёмная личность в готичной бандане удовлетворённо кивнула и закрыла глаза.
Бандана давила на мозг и мешала сосредоточиться, а сосредоточиться было необходимо. Все эти перевоплощения всегда выбивали Смерть из колеи, и каждый раз приходилось потратить несколько минут - или даже часов - чтобы хоть немного разобраться в себе. Чтобы, как минимум, понять, в каком роде о себе говорить.
А всё эти дурацкие новые протоколы, за соблюдением которых начальство следит неусыпно. А всё эти ярые правозащитники! - видите ли, негуманно лишать объект шанса на осознание (на О-сознание! С большой буквы "О"). То ли дело раньше: видишь организм из Списка - и легким хлопком одной ладонью отправляешь на новое место
Теперь всё по-другому. Теперь у них,
, Осознание. Поэтому теперь к объекту из Списка нужно подойти, положить руку на плечо и сказать: "Вы имеете право хранить молчание, а все, что вы скажете, может быть использовано против вас. Я вынужден(а) лишить вас жизни до того времени, как вы предстанете перед Страшным Судом." И хорошо ещё, если у объекта есть плечо. А то ведь змеи тоже умирают. И амёбы. И рыбы. Последние особенно талантливо хранят молчание. Впрочем, этими случаями Смерти не приходилось заниматься уже давно - на то был целый полк младших сотрудников. Их в отделе называли "канареечниками".На долю Смерти остались только люди. И нелюди тоже, конечно.
И здесь были свои нюансы.
Например, к одиночкам можно было явиться в привычном, веками проверенном облике - старый добрый (удобный!) балахон; острая, как бритва, коса через плечо; широкая улыбка челюстей, почти лишенных плоти. Во весь тридцать один зуб (с нижней правой восьмеркой недавно пришлось расстаться - проблем от неё было гораздо больше, чем предполагаемой мудрости).
А работа в общественных местах требовала подхода потоньше. Попробуй расскажи Объекту всю эту ерунду про молчание и суд, когда все вокруг пялятся на тебя в немом (а то и озвученном) ужасе и тычут пальцами! Нет, тут надо маскироваться под объект. Или группу объектов. И действовать тихо, осторожно... ласково.
Вот как сегодня было: скинули на пейджер приказ: "Клуб "Голубая устрица", срочно, трое". И список имён. Ладно, задача нетривиальна, но надо работать.
Представления о голубом цвете у Смерти имелись, об устрицах, в общем, тоже. Да и о клубах... некоторое: приходилось уже посещать. И Смерть, памятуя прошлый опыт, выбрал себе мужское тело и вполне подходящий, как ему показалось, прикид: джинсы в обтяжку, линялая узкая футболка, стильная кожаная куртка с косой застёжкой и бандана на лохматой голове... Ох, как же он пожалел о своем выборе, явившись на место! Прежде, чем он успел добраться до объектов, поочередно положить им на плечо худую руку и предложить хранить молчание, ему самому положили великое множество рук на разные части тела. И сделали множество разных предложений, по большей части весьма похабного свойства. Смерть даже позволил себе помечтать о перевыполнении плана - предоставить бы начальству не три, а сразу тридцать три души, а потом плюнуть на всё и свалить в отпуск... но профессионалы так не поступают.
И вот, едва он успел закончить с этим неприятным делом, мерзкая коробочка в кармане джинсов снова запищала, и на экране высветилось новое сообщение: "Англия, особняк "Нора" близ Оттери-сен-Кечпоул, немедленно! Инструкции на месте".
"Немедленно" подразумевало, что времени на перевоплощение нет. Поэтому Смерть, как был, в неудобных джинсах, футболке и бандане переместился в указанное место, незамеченным вошел в дом, непринужденно повесил куртку на гвоздь в прихожей и принялся ждать инструкций.
Но их не было. Хуже того - кажется, в этом странном месте вообще не работала связь. В подобных случаях (которые происходили довольно редко) служебные предписания требовали не покидать участок, сохранять спокойствие, не допускать паники среди объектов и ждать, пока из Центра передадут информацию каким-нибудь иным способом.
Именно поэтому Смерть уселся возле радиоприёмника и принялся крутить ручку, надеясь выйти на нужную волну.
Подмигнув мелкой Рокси, полтергейст обратился к Смерти.
-А вот с тобой я не знаком! Ты кто? Граждане! Вот она снегурочка! У него физиономия как у настоящего жулика!
Смерть немного растерялся от такого напора. Впрочем, на этот случай предписания тоже были.-А вот с тобой я не знаком! Ты кто? Граждане! Вот она снегурочка! У него физиономия как у настоящего жулика!
- Можете называть меня Джо Блэк, - неестественно ровным голосом сказал он после паузы, в течение которой пронизывал полтергейста оценивающим взглядом. Нет, это - явно не объект. Это какая-то... субстанция.
Пивз вздрогнул, ненормальную Блэк он хорошо помнил.
- Родственники есть? На слизерине учились?
Ох не нравился ему это Блэк. Веяло от него чем то таким жутким.
- Родственники есть? На слизерине учились?
Ох не нравился ему это Блэк. Веяло от него чем то таким жутким.
При слове "Слизерин" Смерть едва заметно поморщился.
Конечно, бывало, что объекты не удавалось доставить в срок, но задержка почти на тысячу лет - это всё-таки чересчур. "Тебя только за Слизерином посылать" - так в отделе укоряли нерасторопных. И тайком вздыхали.
Неожиданно Смерть побледнел, как... ну да. Неудачное сравнение. В общем, он побледнел и быстро огляделся. Вот этот человек, который размахивал тут кучерявой бородой, он... он же не?..
Смерть нащупал в кармане пейджер. Чёртова коробка продолжала упрямо молчать.
Ну нет, не может быть, не может быть, чтобы его послали сюда именно за этим! Тем более, что этот тут не один. Годрика Гриффиндора в отделе тоже заждались.
Смерть подозревал, что у обоих есть Связи Где-то Там, и что это дело дохлое. И почему на него вечно пытаются повесить дохлые дела?
От тягостных размышлений его отвлёк новый объект, такой огромный, что когда он заговорил, концы банданы вздрогнули от его дыхания.
Конечно, бывало, что объекты не удавалось доставить в срок, но задержка почти на тысячу лет - это всё-таки чересчур. "Тебя только за Слизерином посылать" - так в отделе укоряли нерасторопных. И тайком вздыхали.
Неожиданно Смерть побледнел, как... ну да. Неудачное сравнение. В общем, он побледнел и быстро огляделся. Вот этот человек, который размахивал тут кучерявой бородой, он... он же не?..
Смерть нащупал в кармане пейджер. Чёртова коробка продолжала упрямо молчать.
Ну нет, не может быть, не может быть, чтобы его послали сюда именно за этим! Тем более, что этот тут не один. Годрика Гриффиндора в отделе тоже заждались.
Смерть подозревал, что у обоих есть Связи Где-то Там, и что это дело дохлое. И почему на него вечно пытаются повесить дохлые дела?
От тягостных размышлений его отвлёк новый объект, такой огромный, что когда он заговорил, концы банданы вздрогнули от его дыхания.
Хагрид содрогнулся всем телом, потому что смотрел этот фильм. На Брэда Питта этот рокер в черном совсем не был похож, если честно. Но. все же, если только это не фантастическое совпадение, то... То он понял, кто пришел в Нору. Понять бы еще, за кем. Самой Смерти Рубеус не боялся, а вот посмертия - да, и даже очень, так как совсем не был уверен, что заслужил в этом посмертии что-то хорошее. Да и вообще помирать как-то не хочется. Дел столько, опять же Новый год на носу...
Как смелый получеловек, Хагрид встал, приблизился к Блэку, вежливо склонил голову и сказал почти шепотом, чтобы остальные не услышали и не перепугались:
- Если вы тот, о ком я подумал, то, разумеется, вы вправе действовать по плану мироздания. Но ради праздника прошу вас только об одном: позвольте тому, ради кого вы здесь, хотя бы написать завещание или прощальное письмо близким, прежде чем идти с вами. Это же ничего не будет вам стоить! А если я ошибся в вашей личности, можете считать меня идиотом.
Смерть вздохнул. Ну вот, и часа не прошло, а его уже раскрыли! Всё-таки искусство - зло, а из всех искусств злейшим является кино.Как смелый получеловек, Хагрид встал, приблизился к Блэку, вежливо склонил голову и сказал почти шепотом, чтобы остальные не услышали и не перепугались:
- Если вы тот, о ком я подумал, то, разумеется, вы вправе действовать по плану мироздания. Но ради праздника прошу вас только об одном: позвольте тому, ради кого вы здесь, хотя бы написать завещание или прощальное письмо близким, прежде чем идти с вами. Это же ничего не будет вам стоить! А если я ошибся в вашей личности, можете считать меня идиотом.
Надо было придумать другое имя... хотя бы Бартлби.
- Все письма вздор, - негромким чуть скрипучим голосом ответил он. - На что они сдались вам? Одни слова, с ошибками притом.
Потом умолк и нахмурился. Кто бы мог подумать, что глупое человеческое проклятие подействует и на него? Пришлось подняться, легким прикосновением отодвинуть встревоженного великана и выйти во двор. Там Смерть, убедившись, что никто его не видит, трижды плюнул через левое плечо. На земле остались две небольшие воронки с обугленными краями и один дохлый садовый гном.
Загадочный тип в бандане заинтересовал Скримджера, и он потихоньку вышел вслед за ним. Скримджер был почти уверен, что лицо загадочного типа ему незнакомо. При этом не мог он отделаться и от навязчивого ощущения, что - знакомо. Что видел он его когда-то. Это раздражало и сбивало с мысли. Скримджер решил разобраться с загадкой. Благо, статус позволяет задавать невежливые вопросы.
- Сэр, - обратился он к (не)знакомцу. - Не сочтите за оскорбление, но - вы кто?
Смерть заложил палец между страниц блокнота, который держал в руках, и обернулся на голос. Ему не нужно было задавать любопытствующему объекту встречный вопрос: в блокноте была вся информация. Достаточно было провести над ним рукой и дождаться, пока ладонь уколет невидимая игла.
Вот и теперь Смерть знал, кто стоит перед ним и неприязненным тоном задаёт вопросы.
Руфус Скримджер. Встречались уже, и не однажды, но как-то всё на бегу, на ходу, второпях - и имя каждый раз исчезало из Списка раньше, чем Смерть успевал положить руку на плечо этому упрямому объекту.
- Меня зовут Джо Блэк, - с холодной улыбкой сказал Смерть, решив, что надо, хочешь-не хочешь, придерживаться единой линии со всеми.
- Блэк? М-м...
Скримджер не был, конечно, специалистом по генеалогическим делам благороднейшего семейства Блэков, но те из плодов этого древа, кого ему приходилось знавать, звались все больше... скажем так, посложнее, чем Джо. Может, конечно, это уменьшительное от, там, Битлджус*, но как-то сомнительно. В общем, ситуация яснее не стала, и Скримджер задал второй вопрос:
- Мы с вами не пересекались раньше?
- Может быть. У меня плохая память на лица, - пожимая плечами, ответил Смерть.
И не соврал.
Внешние, тленные оболочки объектов казались ему одинаковыми, как ложки из одного набора.
Нет, разумеется, он различал их, когда работа требовала воплощения, как вот сейчас. Нелепый человеческий мозг исправно считывал показания со всяких палочек и колбочек, усеивающих дно глазных яблок, и Смерть видел перед собой немолодого мужчину с жестким лицом, с умными, но усталыми глазами, с седеющей гривой темно-рыжих волос – вероятно, жестких, как проволока.
Но назавтра он выполнит задание, сбросит временное тело так же легко, как чужое имя – Джо Блэк – и забудет это лицо, как тысячи других до него.
Объекты были для него разноцветными строчками в рабочем блокноте. И ещё картинками возможностей – упущенных или сбывшихся. Кто-то собирался выпить чаю, а взамен хлебнул одним махом полную чашку отравы; кто-то вогнал себе в вены пять кубиков героина из грязного шприца; кого-то подкараулила пуля-дура, а кого-то – шальная стрела; кто-то выпил таблетку от кашля, но загнулся от шока; где-то, в одной из больниц, дрогнул скальпель в руке молодого хирурга; кто-то, выйдя из дома, попал под машину… (тут Смерть на всякий случай ещё три раза плюнул через левое плечо, к картине запустения добавилась ещё одна воронка, дохлая синичка и пепел в том месте, где торчала заиндевелая шапка ломкой травы).
Следи за собой, будь осторожен – или не следи и не будь: так или так тебя уже посчитали. И записали. Прячь иглу в яйце, яйцо в утке, утку в зайце, зайца в кованом ларце… прячь свою душу в тетрадке, перстне, кубке, в антикварных побрякушках – всё равно на твоё плечо рано или поздно опустится ледяная рука. И тебе предложат хранить молчание.
Скримджер ответил на это еще одним "м-м", и на этом пока остановился. Выяснить личность загадочного Блэка ему хотелось очень, но он отчего-то понимал, что сейчас не выяснит. И даже если зажмет его в угол и применит пару-тройку аврорских приемов - все равно вряд ли выяснит. Было в собеседнике что-то такое... непробиваемое.
Поэтому он еще несколько секунд пристально поглядел в бесстрастное, холодное лицо, потом коротко кивнул и отошел.
==========
ДЕНЬ 2
Обнаружив, что его определили на ночлег по соседству с двумя существами явно нечеловеческой природы, Смерть тонко улыбнулся. Удивительно, как они всё-таки чувствуют эти вещи. Люди…
Вообще-то его временная оболочка не нуждалась ни в сне, ни в пище.
Конечно, когда-то, едва получив повышение и начав работать с воплощениями, Смерть был жаден до впечатлений, и со всей страстью неофита пробовал на вкус человеческие удовольствия.
Он смаковал омлет из дюжины ласточкиных яиц в Китае, ел серебряной ложкой вонючую мякоть дуриана, укрытого снаружи толстыми иголками, во дворце короля Таиланда, и посмеивался, отправляя пальцами в рот обжаренный кусочек рыбы фугу на японском побережье.
Он пил айсвайн из старинного кубка, сидя на веранде на южной окраине Майнца, и цедил крохотными глотками солёный чай, заваренный на кумысе, в самом сердце калмыцкой степи; старый хозяин-калмык в причудливой шапке хлопал его по плечу и что-то одобрительно бормотал на своём языке; допив последний глоток, Смерть ответил тоже хлопнул старика по плечу и увёл далеко-далеко от этих степей и этих костров.
Он играл в рулетку в Лас-Вегасе, в напёрстки на Одесском вокзале и в кости в Монте-Карло, и когда кубик упал на стол единицей вверх, он отрывисто рассмеялся, поднялся и ушел, оставив проигрыш на столе – а раскрасневшийся от волнения победитель знать не знал, что выиграл не гость монет, а ещё немного жизни.
Он делил ложе с гибкими таитянками, чьи нежные ручки были украшены браслетами из цветов, а умелые пальцы – перстнями из перламутровых ракушек, и с престарелыми бродвейскими звездами, чьи обесцвеченные кудри напоминали на ощупь проволоку, а груди, упругие как летние яблоки, на поверку оказывались силиконовыми.
Он таял, как масло, в грубых объятиях эбеновых великанов в жарких лесах Замбии, и не без любопытства знакомился в переулках Амстердама с бледными светловолосыми юношами, чьи глаза были подведены синей тушью, а ноздри, языки, соски и уши разукрашены серебряными колечками.
Он крутил в тонких пальцах шприц, валяясь на полном клопов диване в трущобах Бронкса, застроенных уродливыми домами из бурого кирпича и не менее уродливыми коробками гаражей; он вдыхал белый порошок через свёрнутый в трубку листок из рабочего блокнота на вечеринке в Сан-Франциско, и старательно жевал сушеные кактусы посреди горячей мексиканской пустыни.
Он нюхал незнакомые зелья, разлитые через медную воронку по пробиркам и колбам в подземной лаборитории; в первой пробирке обнаружил любовь, во второй удачу, а в третьей – смерть. Он отпил по глотку из каждой, и это оказалось забавно.
Он отплясывал рок-н-ролл в прокуренном клубе на Уордор-стрит в Лондоне, танцевал классический вальс на осеннем балу в блистательной Вене и танго на выжженной добела площади испанского городка, чьё название он забыл.
Он прыгал с парашютом на аэродроме в Скнилове, и лежал, раскинув руки, на упругих волнах Мёртвого моря, и нырял с аквалангом в Средиземное, разглядывая устриц, раскиданных по морскому дну, как монеты в фонтане, и диковинных рыб, чьи рты были усеяны зубами, а плавники торчали, как стрелы.
Он ловил крокодилов в Квинсленде, драконов в Румынии и нерестящихся нереид у берегов Корнуолла…
А годы шли, и складывались в десятилетия, и воображаемая тетрадка для впечатлений всё пухла и пухла, пока, наконец, перевернув очередную страницу, он не понял, что эта – последняя. Что интереса уже не осталось.
Тогда работа снова стала работой, и он выполнял её – без халтуры, без сантиментов, без сожалений – как и должно выполнять свою работу опытному специалисту.
И только иногда уходил отдохнуть – в тихую комнату, расположенную позади известного магазина на Диагон-аллее. Он полировал волшебные палочки неловкими с непривычки руками; старый мастер смотрел внимательно и делал негромкие замечания, а паренёк, немного похожий на встрёпанную птицу, приносил и ставил на стол три чашки с чаем и полное блюдце печенья.
Это не надоедало никогда.
Закончить бы здесь, и взять отгул на пару дней, и рвануть туда, давно ведь не был, - мимоходом подумал Смерть, возвращаясь мыслями в настоящее и снова усаживаясь возле радиоприёмника. Ничего он здесь не закончит, пока не получит инструкции…
/.../
- Деточка, ты больно умная какая-то, - сказал Флетчер осуждающе. Потом огляделся. - Не, ну чё вы все, правда? Чуть что, сразу на Флетчера зуб точить. Живу спокойно, делаю дела свои, не мешаю никому! Член Ордена Феникса, между прочим, хоть бы уважение проявили к боевым заслугам-то! Да как же, фигушки. Вы вона тут собрались, важные такие все, тузы. Не думаете, что Снегурке этой куда как полезнее было бы под кого-то из вас маскироваться, а? Думаете, дура она? Я-то не знаю, конечно, может, и дура; но такая дура, чтобы под меня работать, когда меня, этого... как его... пария, вот - как пить дать сразу обыскивать начнут? Вот это вряд ли, судари мои!
Данг замолк и исполненным достоинства жестом поправил шарф.
- Не нервничай, - сказал Смерть, которого начала напрягать царящая вокруг суета. И добавил многозначительно. - От обыска ещё никто не умер.Данг замолк и исполненным достоинства жестом поправил шарф.
Это, конечно была ложь - в блокноте значились три смерти при обыске за последний год: две от страха и ещё одна, когда обыскиваемый с перепугу разгрыз ампулу с ядом, которую прятал в дупле больного зуба.
Но нервному человечку по фамилии Флетчер знать об этом было необязательно.
И Смерть, чтобы подбодрить (и утихомирить) его, улыбнулся.
- Компетентно подтверждаю, - разулыбался дракончик.
- Да ну вас!Дангу стало не по себе от этих улыбок. Он отошёл на пару шагов и достал из кармана заветную фляжечку. Потом извлёк трубку, закурил.
Рядом кто-то закашлял тонким голосом. Флетчер поднял голову и увидел, что на ветке дерева, под которым он стоит, сидит маленькая феечка, смотрит на него недружелюбно и ладошкой махает у себя перед носом. Она была одета в что-то шерстяное и поэтому походила на толстого мохнатого мотылька с прозрачными, как леденец, крыльями.
- Чё, и тебя не устраиваю? - горестно спросил её Данг. Фея показала ему кулачок. - А у меня крошки есть. Сладкие. Хочешь крошек?
По реакции феечки можно было подумать, что он позвал ее в нумера, делать что-то непотребное. Флетчер чуть не оглох - она вопила почти на ультразвуке. Поэтому он убрался от греха подальше от этого дерева, гиппогриф его лягни вместе с его нервными обитателями. На сердце давил камень. Флетчер вздохнул.
- Эх-ма, тут и здоровье просадишь с ими со всеми, и равновесие душевное...
Неожиданно пронзительная скрипичная нота, будто бритва, взрезала уютный гам, царящий в доме Уизли – по радио передавали «Danse macabre». Смерть тихонько зарычал, стянул с головы бандану и зарылся в неё лицом, чтобы спрятать гримасу.
…Старина Камилль был обозначен в списках как vip-персона – рядом с его именем стоял восклицательный знак. Но Смерть, отправляясь в по-зимнему прохладный Алжир, на беду свою, не удосужился поинтересоваться, чем восьмидесятишестилетний старик заслужил эту пометку.
Что ж, он выяснил это довольно скоро.
«Будьте так любезны» - сказал ему Сен-Санс, отставляя в сторону стакан и фарфоровое блюдечко с таблетками, вдевая сухие старческие ноги в расшитые шелком тапочки и потуже затягивая на животе пояс роскошного халата.
Смерти он, похоже, не боялся. Полуслепые старческие глаза с искренним любопытством изучали гостью.
«Мне не свойственна любезность» - возразил Смерть.
«Но ради меня вы могли бы, мадам…» - ах да, он ведь был тогда мадам – потянуло на классику. Даже и косу, дурак, захватил.
В таком духе они пререкались около получаса; Смерть, как умел, пытался объяснить упрямому объекту, что далеко не каждая музыка, даже названная «Танец», действительно годится для того, чтобы под неё танцевать - но Сен-Санс был непреклонен. Ох и намучились с ним, должно быть, живые!
Всё закончилось тем, что Смерти всё-таки пришлось изображать нелепые телодвижения под звуки хриплого патефона, положив правую руку объекту на плечо, а в левой сжимая косу.
«Больше экспрессии, мадам!» - задыхающимся шепотом требовал композитор, - «Вы же слышите, здесь следует двигаться быстрее, вчувствуйтесь в этот пассаж!»
И Смерть покорно размахивал(а)косой, на ходу проговаривая протокольную формулу, и лишь усилием воли не перемежал(а) её самыми страшными проклятиями… Так они и вышли за порог; и с этих пор Смерть раз и навсегда возненавидел несомненно замечательное музыкальное произведение, и драматический визг скрипок был ему всё равно что скрежет гвоздя по стеклу.
В отделе о его чувствах знали – что, конечно, не помешало бы им использовать "Danse Macabre" в качестве позывного для агента. Так что Смерть, кривясь и морщась, дослушал музыку до последней ноты и приник ухом к приёмнику.
«Погода на южном побережье остаётся неизменной» - ласково сказали ему в ухо. – «Температура воздуха – около нуля, ночью опустится до трёх градусов мороза. Возможен небольшой снегопад».
Смерть негромко ругнулся и посмотрел на часы – бесполезный, в сущности, девайс, когда торчишь в заколдованном месте с бесконечным тридцать первым декабря. Похоже, надо подключаться к людской суете, найти непонятную эту Снегурочку… а там, глядишь, и связь наладится. Вот тогда и станет ясно, кого он сам должен здесь отыскать.
/.../
Обычно у Хагрида не было проблем с засыпанием где угодно, но не в этот раз. Сначала ему мерещилось, что вокруг его кровати (с которой свисали, не помещаясь, его ноги) вьются и тянут к нему руки (лапы?) то дракончик, то старина Флетчер, то, что самое неприятное, Люциус Малфой. Малфою он даже попытался врезать в глаз, но, кажется, не дотянулся. Все это мельтешение решительно мешало нормально заснуть, и отключиться Рубеус сумел уже ближе к рассвету, и то, только для того, чтобы увидеть уже настоящий кошмар.
Ему снилось, что он находится в какой-то темной комнате, но по ее углам словно мерцали свечи, создавая ирреальный, мистический настрой. Тут вдалеке появилось нечто белое и двинулось к нему, он было потянулся достать палочку, но, как всегда во сне, ее не было. Очень скоро, однако, белое выступило на свет свечей достаточно, чтобы он узнал Олимпию в подвенечном платье. Она была вся словно окутана искрящейся дымкой: в ушах и на шее переливались подаренные им серьги и ожерелье, мерцали едва заметные блестки на ее наряде, светились каким-то невероятно добрым светом ее темные глаза, она смотрела на него и улыбалась так тепло и ласково, как, кажется, никогда не улыбалась ему наяву. И тут Рубеус понял, что эффект дымки вокруг Олимпии создают еще и слезы, незаметно для него самого выступившие на его глаза. Ему было так нестерпимо больно, горько и одновременно сладко смотреть на нее, что, если бы сейчас на его плечо легла ледяная рука Смерти, он бы только обрадовался. И он еще хотел стереть свои чувства к ней, как он думал, "словно ластиком?" Какой же он дурак. Омерзительный, старый, смешной идиот.
- Огриид, - и так грустно она тоже никогда ему не улыбалась наяву. - Ну почему анонимно? Неужели ты думал, что я не... что мне будет неприят...
Ее голос прервался, она лишь беспомощно глотала воздух. Хагрид с немым ужасом смотрел на струйку крови, показавшуюся между пальцев левой руки Олимпии, которую она, оказывается, прижимала все время к груди, и тут она отняла ее и протянула к нему, и оказалось, что вся ее ладонь залита кровью, и кровь, на белоснежном платье кажущаяся практически алой, уже струилась по подолу, и тут она пошатнулась и рухнула ему на руки. На несколько кошмарнейших мгновений время будто замерзло, и Рубеус мог только прижимать к себе свою любимую женщину и осознавать, что ничего, ну просто ничего уже не сделаешь, ведь у нее под сердцем торчит рукоятка ножа, одна только рукоятка, а сам нож... Мерлин, что же это... и тут его словно за шкирку выдернуло из сна, он подскочил на постели и уставился в темноту невидящими глазами. Потом уже Хагрид осознал, что он в Норе, и на соседней кровати сопит во сне Данг, и у него (Хагрида, конечно, а не Данга) все лицо мокрое от слез, и он плакал впервые дементор знает за сколько лет. А потом он тихо выбрался из дома и пошел делать зарядку. Если бы было возможно, он бы перекопал сад, покрасил стены Норы и посадил целое поле кукурузы вокруг нее, лишь бы забыть этот кошмар. Однако стояла зима, и заниматься такими работами было бы смешно.
/.../
Решив поучаствовать в отлове Снегурочки, Смерть внимательно присмотрелся к постоянным и временным обитателям дома Уизли.
Он заметил, что все они носят при себе какие-то вещицы, которыми, по всей видимости, крайне дорожат. В принципе это явление уже было знакомо Смерти. Ещё один vip-объект (о котором он не готов был сейчас вспоминать), пожилой еврей с проницательным взглядом и вкрадчивым голосом, называл это явление словом "фетишизм".
Фетишизм или нет, а чудаки попадались самые разнообразные. Многие почему-то полагали, что ношение при себе "заветных" предметов убережет их от Смерти. Был один, чудом выжил в глупой человеческой разборке... носил на шее пулю, вытащенную из него хирургом, а в животе - скальпель, который этот хирург там забыл. Надо ли говорить, что счастья ему это не принесло?
Интересно, что при себе у этих?... Вот хотя бы у этого, нервного...
Комментариев нет:
Отправить комментарий